Святослав. Болгария - Страница 106

К оглавлению

106

– Оружие на пол! – прорычал высокий, и охоронцы трясущимися руками отстегнули свои пояса с клинками и бережно опустили их на мозаичный пол. Все они, в том числе и хозяин, стали на колени и высоко подняли руки, показывая свою безоружность.

Длинноусый что-то сказал на языке россов, и четверо воинов быстро прошлись по ближайшим комнатам.

– Гляди-ка, Сосна, а хозяин-то на золоте ест, вишь, как греки золото любят, думаю, даже поболее чем Бога своего! – молвил с улыбкой длинноусый, обернувшись к высокому в греческом одеянии.

– Так ведь не только едят на золоте, – рассмеялся в ответ грозный воин, кивнув на одного из тех, что осматривали комнаты.

Воин, на которого указал высокий, держал в руках ночной горшок тоже не то золотой, не то позолоченный, найденный им у ложа хозяина. Чело длинноусого перекосила гримаса омерзения. Он переглянулся с высоким, а потом сделал какой-то только им понятный знак рукой.

– Великий князь Святослав, – с почтением обратился высокий к длинноусому, склонив голову, – что прикажешь делать с хозяином сей крепости, он ведь столько припасов для Цимисхия приготовил, отрубить голову или лепше повесить?

Испуганный вельможа не понимал языка россов, но чуял, что решается его жизнь. А когда ему перевели сказанное длинноусым, грек затрясся и стал говорить быстро, часто заикаясь, что это не его, ну, не только его припасы, что его заставили, что сам император приказал, а он не может перечить императору, что… Под перепуганным насмерть хозяином растеклась лужица.

– Что ж вы, греки, за мерзкий народ, – всё ещё брезгливо морщась, молвил длинноусый. – Злато любите более жизни своей, жрёте на нём, а потом на него же и гадите. Не стану я, братья, – обернулся он к своим воинам, – меч свой о такую мразь поганить, ибо меч для воина священен. А грека сего и четырёх его охоронцев повелеваю… отпустить. Пусть перед своим императором оправдывается, почему не сберёг обоз и припасы. А вот горшок ночной ему отдайте, он ему уже сейчас надобен, ведь потёк со страху вельможа.

Высокий перевёл всё греку, россы сопроводили землевладельца и четырёх его охоронцев в подвал и заперли там.

– Где сейчас греческие конники, брат Пиниус, кстати, а что это значит по-гречески?

– Да то же самое, боярин, я просто перевёл своё имя – Сосна. По-гречески «пиниус». А конники ромейские торопятся по следу наших воинов в сторону Доростола, но дождь уже идёт, и наступила ночь, скоро греки нашу конницу потеряют. Встретимся, где уговорились, а теперь возами с припасами заняться надобно.

Когда россы покидали подворье грека, то велели прислуге вскорости освободить хозяина. Вельможа не ведал, сколько прошло времени, когда он опасливо вышел во двор, в котором не осталось ни единого воза. Но его занимало совсем другое.

– Кефалос, – окликнул он одного из охоронцев, – ты слышал, как называли этого длинноусого варвара его воины? Это был сам катархонт россов Сффентослаф…


– Княже, Стрешня крепкого страху на греков нагнал, – докладывал начальник Тайной стражи, вернувшись из очередной двухдневной вылазки за стены града. – Пошли слухи среди болгар, да и не только, молвят, ускользнул князь Святослав из Доростола и носится нынче, будто демон, по Болгарии, соколом налетая на греков, бьёт их и когтит до смерти. Сие доброе дело, пусть нигде не имеют покоя византийцы и не разумеют толком, где ты еси, тут в Доростоле или в тылах у Цимисхия.

– Что ж, – подумав, решил Святослав, – передай через людей верных, чтоб не развеивал Стрешня тех заблуждений, пусть знают те, кто к императору решили приложиться, что и за его спиной покараны могут быть рукой княжеской за предательство.

Глава 6
Мёртвые сраму не имут

Несколько раз приходили к императору начальники воинских обозов и пополнения с жалкими остатками воинов и клялись именем Иисуса, что налетел на них сам катархонт северных скифов, разметал, разбил, появившись ниоткуда и исчез так же неведомо куда. Те, кто видел загадочного руса во главе его безжалостного воинства, даже описывали его стать и лик, и то описание совпадало с имевшимся у императора.

Вот и нынче привели к Иоанну богатого греческого мужа, что имел много земли с полями и виноградниками на границе Империи Ромеев и Болгарии, и он рассказал Цимисхию, что недавно в его поместье ворвался этот самый князь скифов-россов, и один из воинов со смехом показал позолоченный ночной горшок сему предводителю варваров. Тот тоже расхохотался и молвил через толмача такие слова: «Сколь же мерзкий вы народец, вы злато превыше Бога своего любите, свои и чужие жизни за него кладёте, но даже то, что священно для вас, не уважаете, потому что не только едите на нём, но и гадите в него!»

– Так сказал сей катархонт варваров, – закончил свой рассказ землевладелец.

– Как же тебе удалось вырваться из лап скифов и почему ты решил, что это именно их катархонт? – спросил Цимисхес.

– Он повелел отпустить меня и четырёх моих охоронцев, заявив, что недостойно воина марать свой меч о такую… – Грек запнулся. – Один из моих охоронцев, что понимает язык варваров, сказал, что воины называли его «феликим княсем Сффентослафом», да я и сам это слышал собственными ушами! Я спешил к тебе, о великий император, не для того, чтобы оправдаться, а для того, чтобы предупредить тебя об этом!

Цимисхес снова задумался: кому верить и как понимать такое раздвоение? Его трапезиты и синодики утверждают, что князь в Дристере, а все, кого разбил этот неуловимый скиф, уверяют, что он свободно передвигается по Мисии, наводя ужас на обозы и вдохновляя на сопротивление мисян и особенно непокорных сербов. Где же правда и кто у кого в осаде? Ведь уже ощущаются перебои в доставке продовольствия, а попытки добрать его у ближайших поселян всё более толкают их к сопротивлению и пополняют ряды противника. Пришлось вылучить из осадных сил часть лёгкой конницы и послать её против этого призрака, который по-прежнему неуловим. Дух стотысячной армии, и без того пошатнувшийся из-за яростного сопротивления осаждённых, угасает ещё более, когда начинаются перебои с едой. А ложась спать, воины теперь особо усердно молятся, потому что никто не знает, проснутся ли они утром или будут изрублены, как магистр Куркуас с охраной. Лёгкой и быстрой войны, как он, Иоанн Цимисхес, рассчитывал, не получилось. Теперь пошла вовсе какая-то магия. «Чтобы покончить со всем этим, нужно напрячь все силы и взять Дристер как можно скорее! Или заключить с варварами мир», – устало подумал император, понимая, что «взять Дристер как можно скорее» не получится, как не выходило это все предыдущие три месяца. Разведка докладывала, что не только простой народ в Империи Ромейской, но и богатые земледельцы всё больше ропщут на войну, а на помощь россам готовятся новые полки. Да что земледельцы, трапезиты Каридиса доносят, что воины в его армии хотят поскорее вернуться домой, а иные стратигосы, хилиархи и гоплитархи позволяют себе дерзко отвечать самому василевсу. И хотя велел Иоанн казнить самых строптивых, но мысль о переговорах посещала Цимисхеса всё чаще. Император понимал, что они оба исчерпали силы, и ситуация пришла к положению, которое в шахматной игре называют «пат». Только не станет он, гордый урмиец, предлагать мир катархонту россов. Надо любым способом вынудить сделать это Сффентослафа.

106