Ватага болгарских селян, возвращающихся домой после удачной продажи зерна в соседней Византии, с весёлыми возгласами и кувшинами греческого вина в руках приближалась к посту, который не так давно покинул византийский купец.
– Эгей, братья, давайте, выпейте с нами за праздник, вот доброе вино, угощайтесь, братья! – громогласно приглашали стражников уже не твёрдо стоящие на ногах селяне.
Когда первый десяток осторожных армейских синодиков, беззвучно передвигавшихся впереди мерно шагающей византийской пехоты, подошёл к посту, то они увидели лежащих в разных местах в скрюченных позах болгарских воинов. Только двое из пятерых были зарезаны.
– Наш сотник знает своё дело, троим даже шкуру не попортил, обошлось вином, – ухмыльнулся десятник.
– Видно, только двое пить за Воскресение Христа не захотели, – кивнул второй на лежащих чуть подальше между камнями болгар с перерезанными глотками.
– Язычники, наверное, были, – нервно хохотнул третий, продолжая внимательно оглядываться по сторонам.
– Фанагория, – отрывисто бросил возница византийского купца, когда дорогу небольшому каравану преградили дозорные воины.
– Какой такой Фанагорий, нельзя сюда, купес, тут война, поняла, да? – на ломаном греческом с трудом ответил смуглый воин, наверное из антиохийского пополнения.
– Комита позови, ну друнгария банда своего, быстрее! – уже с раздражением заорал на воина помощник купца.
Но воин не очень понимал, чего от него хотят, и не пропускал купцов. Четверо других его собратьев, видимо, разумели греческую речь ещё хуже и потому только молча таращили свои большие карие очи.
Помощник купца начал не на шутку злиться, он сошёл с воза, подошёл к воину и показал ему серебряную монету. В тот самый миг, когда тёмные очи воина прикипели к блеску монеты, купец неожиданно ударил коленом здоровенного ратника в пах и одновременно впечатал кулак коротким сильным ударом в подбородок. Воин рухнул, как сломанный тростник, даже без стона, а подскочившие остальные «работники» купца так же молниеносно «отключили» на время четверых антиохийцев.
Когда Каридис вошёл в свой походный шатёр, всё ещё распекая следовавшего за ним перепуганного дозорного турматарха за то, что его воины не знают пароля и потому едва не покалечили его людей, один из помощников, который вёл дела в его отсутствие, что-то тихо сказал ему на ухо. Трапезит тут же отпустил начальника злополучной дозорной турмы и коротко приказал помощнику:
– Давай сюда старшего!
– В живых только один остался, самый молодой, двое погибли при захвате, синодики плохо сработали, – оправдывался помощник, уловив недовольный взгляд Каридиса.
Когда трое могучих воинов ввели невзрачного вида купца, а скорее, его подсобника, со связанными за спиной руками, который вошёл в шатёр, чуть пошатываясь, огляделся по сторонам одним оком, потому что второе почти полностью заплыло после сильных побоев, даже такой опытный трапезит, как Каридис, на какое-то время засомневался: а не пытаются ли его ретивые помощники показать свои «замечательные заслуги», выдавая за трапезита россов первого попавшего под руку купчишку, который, кроме своей выгоды в торговле, более ни о чём и не помышляет.
– Вот. – Помощник выложил на походный стол перед начальником потайной пояс с двумя метательными ножами и короткую, но добротно сплетённую кольчугу, которую без труда можно было спрятать под любой одеждой.
– Твоё? – спросил на болгарском Каридис.
– Моё, – спокойно кивнул купец, – как же без оружия в дороге? Охочих нас, купцов, ограбить всегда в достатке. Вот и ваши тоже, как тати налетели, двоих наших убили, а самого вон по рукам связали, а за что, никто толком не сказывает. Ещё христолюбивыми себя называете, а по сути – тати разбойные, что на беззащитных купцов нападаете… – частил пленник.
– Эти «беззащитные купцы» втроём положили пятерых наших лучших синодиков, пока их брали, – улыбнувшись самыми уголками рта, как это обычно делал Каридис, пояснил помощник. – А он едва не ускользнул, да лучник из засады лошадь под ним поразил, тогда уже на лежащего десяток почти навалился, и то едва скрутили, вот такой «беззащитный» оказался…
Каридис молча внимательно глядел на связанного купца, стараясь вспомнить, где и когда он видел его, а то, что он его видел, не вызывало сомнения, хотя лик пленника опух от побоев. Память у каждого своя: купец запоминает товар и даже монеты, что прошли через его руки, а разведчик – образы, манеру двигаться, говорить… Старший стратигос подошёл ближе к пленнику: худощавая, похожая на мальчишескую фигура, на груди в прорехе разорванной рубахи висит какой-то знак. Каридис резко рванул к себе, и знак, чуть обломившись там, где был продет шнурок, оказался в руке трапезита.
– Это твой оберег, купец? – спросил Каридис, рассматривая небольшую круглую костяную пластину, где была изображена какая-то птица с полусложенными крыльями. – Что-то он тебе не помог. – Он швырнул костяную пластинку под ноги и наступил на неё, вдавливая в землю.
Взгляд единственного ока на заплывшем лике пленника, которое ещё могло открываться, вонзился в стратигоса так, что ему стало немного не по себе. И Каридис вспомнил:
– Да ведь мы недавно встречались с тобой, купец, в Преславе, когда я приносил товар твоему стратигосу Свенельду, только тогда ты был не купцом, а одним из подручных начальника изведывательской службы россов. Жаль, что этот Корас, или, по-вашему, Ворон, сам не попался мне в подарок к празднику!