Святослав, едва ему Предслава сообщила через посыльного, что из болгарской столицы нежданно явился патрикий с дурными вестями, немедля поспешил с ратного поля, где наблюдал за учениями своих воинов, в град.
– Как случилось, что заставы и посты на перевалах не дали условного знака? Почему нападение Цимисхеса стало для Великой Преславы столь неожиданным? – строго вопрошал Калокира Святослав. Очи его острым взглядом впивались в лик патрикия и проникали, кажется, в самую душу.
Патрикий с затаённой тревогой ждал, что он вот-вот спросит: «Почему ты оставил поле предстоящей битвы и удалился из Преславы?» Но князь не спросил этого, наверное, и так всё понимал. Князь русов всегда уважал храбрых воинов и не прощал тех, кто не мог одолеть своего страха. Калокир не ведал, что отвечать названому брату, и молчал, понурив голову. А Святослав, мгновенно помрачнев, стал по-особому собран и быстр в решениях, как всегда в час грозной опасности.
– Так речёшь, сам император к Великой Преславе пожаловал со всем воинством? Ну что ж, нам ходить далече не придётся. – Князь обернулся к посыльному: – Темников ко мне!
С того самого времени Святослав поспевал везде, с утра до позднего вечера стремясь собрать как можно больше войска, чтобы скорее ударить по византийцам и прорвать осадное коло вокруг столицы Болгарии. Из Переяславца подходили воины Зворыки, сюда же спешили болгарские воины конные и пешие, узнавшие о нападении греков. Подвозились припасы для дружины и прокорм для коней. Мастеровые споро чинили доростольские укрепления. Всё делалось слаженно и быстро.
Однако через три дня, когда князь уже собирался в поход на выручку осаждённой столице, в Доростол прискакали около двух сотен конников во главе с самим старым воеводой. Их одеяния побурели от крови, смешавшейся с дорожной пылью и потом, кольчуги и шеломы были местами измяты и повреждены. Бока загнанных коней вздымались кузнечными мехами, с морд клочками слетала пена.
– Это всё, княже, что осталось от моей полутьмы, – прохрипел Свенельд, с трудом покидая седло. – Остальные полегли, кто от клинков вражьих, кто в огне царского дворца, – кратко выдохнул воевода.
– Царь болгарский, Преслава, что с ними? – едва выдавил из себя Святослав.
– Предатели отворили ворота, и ромеи ворвались в град. Их было во много раз больше, да ещё и «Бессмертные», с головы до ног закованные в железо. Царь, его семья в руках Цимисхеса, казна тоже. Дворец, в котором мы держали оборону, ромеи подожгли, и нам пришлось пробиваться, – всё так же хрипло ответил Свенельд.
Князь мельком глянул на стоящего тут же вмиг побледневшего Калокира и снова повернулся к воинам:
– Дякую, вуйко, дякую вам, братья, за мужественное сопротивление ворогу. Идите мыться, чистить оружие и отдыхать, – потом повернулся к темникам: – Готовиться к сражению, через три-четыре дня ромеи будут здесь! Дозорному полку выслать дальние и ближние разъезды, всех подозрительных задерживать и переправлять в Тайную стражу.
Когда Свен побрёл прочь, его неслышно догнал Ворон:
– Невзор у тебя был, воевода, что с ним?
– Был, я ему двух лучших людей дал, они ушли в горы и не вернулись, – устало молвил Свен.
Главный изведыватель молча отошёл от него. На чело Ворона легла ещё одна неизгладимая, как старый шрам, складка. Всё меньше оставалось испытанных верных содругов, всё чаще дышала в затылок холодная красавица Мара. Разум ещё пытался надеяться: может, вернётся, может, не сгинул Невзорка, он же такой умный и ловкий, а чуткое сердце всё глубже рвала безотчётная боль…
Улучив миг, когда Святослав остался на какое-то время один, к нему подошёл Калокир.
– Брат… – привычно обратился он и тут же поправился: – Княже, я в Преславе купца знакомого встретил… в общем, мне надо в Херсонес, там… – запинаясь, молвил патрикий, глядя в сторону.
– Коль надо, езжай, ты вольный человек, как и все, кто подле меня, – хмуро глядя на Хорсунянина, молвил князь. Чуть помолчал и добавил: – Только если решил, то сейчас, через день-другой может быть поздно… – Святослав повернулся и пошёл навстречу спешащему к нему дозорному темнику.
С тяжёлым сердцем покидал Доростол патрикий Калокир. Перед внутренним взором быстро пробегали картины его появления и жизни здесь, в Мисии. Он прибыл сюда, как посланник императора Фоки, стал названым братом грозного повелителя скифов, едва не воссел на императорский престол Византии. А теперь он никто, даже хуже – враг нынешнего императора Цимисхеса, предатель и изгой. Единственное спасение и убежище – Херсонес, вольный город, где его помнят и ждут. Скоро у стен оставшегося за спиной града начнётся кровавое сражение. Бог смерти с железным сердцем Танатос опять станет щедро поливать человеческой кровью эту землю, но его, Калокира, здесь уже не будет. И не будет причины радоваться чьей-то победе или пить до дна из чаши поражения. «Я устал жить чужой жизнью и чужими обычаями. Я сделал всё, что мог, пора возвращаться домой!» – думал молодой патрикий. И чем больше он удалялся от Мисии на попутной аграрии – торговом судне, перевозившем фрукты и зерно, – направлявшейся к берегам северной Препонтиды, тем легче становилось у него на душе.
Дальние дозоры заранее сообщили о приближении к Доростолу великого византийского воинства. Выйдя от стен града на треть гона, русско-болгарские вои встали на пути ромеев.
– Они, видно, хотят заманить нас в ловушку, – подозрительно глядя на выстроившихся скифов, произнёс Варда Склир. – Иначе зачем выходить из-под защиты крепостных стен, ведь перевес в числе воинов на нашей стороне.