Прошла седмица обороны Доростола.
В граде меж тем некоторые жители стали выказывать недовольство, что им приходится терпеть неудобства из-за осады. Одни рекли, что надобно Святославу уйти в свой Переяславец и там оборонять его, сколько пожелает, другие и вовсе предлагали открыть ворота и сдаться на милость христолюбивых греков. Никто не пресекал тех разговоров, и ратующие за сдачу града всё более смелели. Часто прислушивались к тем пламенным беседам простой огнищанин и с ним отрок лет пятнадцати, что, как они сказывали, привезли на продажу немного зерна от прошлого урожая, да, оказавшись в осаждённом Доростоле, теперь маются, не ведая, как обратно домой попасть.
– Желаешь отсюда вырваться? – спросил как-то добротно одетый болгарин у огнищанина.
– Рад бы, да как тут вырвешься, – безнадёжно махнул рукой землепашец. – Коли и окажешься за стеной, так там греки посекут, им-то разницы нет, что не воин я, а пахарь.
– Приходи сегодня к церкви, что у западных ворот, там и узнаешь, как себя и сына спасти, – кивнул на отрока осанистый болгарин.
– И конь у меня тут, и воз, жалко всё, своё ведь! – сокрушался, тяжко вздыхая, огнищанин, бессильно разводя мозолистыми, привыкшими к сохе руками.
– Так и коня спасёшь, да ещё и не с пустым возом домой вернёшься, дело тебе реку, приходи, – горячо зашептал ему на ухо болгарин, потому что мимо прошли несколько ратников.
– Добре, коль так, приду, – простодушно согласился огнищанин.
Когда собравшиеся были впущены внутрь храма, Младобор насчитал там около шести десятков человек. Тот самый осанистый болгарин, что говорил с ним на площади, и еще муж среднего роста с цепкими карими очами, по виду которого нельзя было понять, грек он, болгарин или ещё кто, вели доверительную беседу с собравшимся разношёрстным людом.
– Ждать больше нельзя, – молвил осанистый, – надо следующей ночью открыть восточные ворота, иначе всем не миновать гибели от камнемётных машин. А если кто и выживет от тех камней и стрел, то клинков непобедимой ромейской армии уж точно не избежать.
– Сейчас решить надо, кто из наших должен перебить охрану, кто отворит ворота, кто подаст условный сигнал грекам, – негромко, но уверенно рёк невзрачный.
Младобор осмотрелся, и внимательные очи его заметили, что и главный вход в церковь, и запасные выходы стерегут крепкие молчаливые люди с кинжалами за поясом.
– Вот вы трое, и ты тоже, – указал невзрачный на огнищанина, – будете сечь охрану ворот.
– Я землепашец, а не воин, – возразил Младобор, – силы у меня хватает, ворота могу открыть, мост опустить, а вот людей рубить не приучен…
– Ладно, – примирительно кивнул болгарин, – он и вправду здоров, при открытии ворот за двоих сработает, а охрану сечь желающие найдутся.
– Хорошо, тогда… – Невзрачный не успел договорить. Боковая дверь с треском отворилась, Ворон в кольчуге с клинком в руке и ещё десяток воинов с взведёнными луками и направленными остриями сулиц стали веером перед собравшимися.
– Никому не двигаться, клинки на землю, кто пошевелится, умрёт! – громко молвил в наступившей тишине изведыватель россов.
Стоящие у главных дверей, отбросив щеколду, ринулись было на улицу, но тут же упёрлись грудью в острия копий молчаливых варягов. Нескольких заговорщиков, которые бросились бежать или выхватили оружие, пронзили меткие стрелы лучников. Тут и там зазвякали, падая на каменный пол церкви, клинки.
– Дякую тебе, Младобор, и сыну твоему Ярославу, – молвил Ворон, когда повязали и увели всех зачинщиков смуты. – От меня и князя вам благодарность.
– Мне бы лепше на стену, с ромеями силой помериться, чем так…
– Разумею, не по тебе сия служба, да что было делать. Человек ты новый, никто тут тебя не знает, да и притворяться не надо, за сто шагов видать, что ты огнищанин. И малец твой кстати оказался. Ещё раз дякую вам красно! – Начальник Тайной стражи наклонился и что-то шепнул Младобору на ухо.
Тот согласно кивнул, чело его посветлело, и он обернулся к сыну:
– Ярослав, тебе честь великая выпала, будешь служить в изведывателях. Гляди, чтоб добре помогал в сём хитром деле дядьке Ворону, не опозорь Лемешей!
– А ты куда?
– Ты же слышал, я к такой трудной службе не способен, мне бы чего попроще, – хитровато улыбнулся Младобор.
А на следующее утро узнали горожане, что ночью Тайная стража русов схватила около трехсот предателей. И посреди Доростола на торговой площади прилюдно самые ретивые из них лишились головы, а остальные были заточены в крепком подземелье.
И прекратились в граде разговоры об открытии ворот и сдаче врагу.
Старший стратигос Каридис вместе со своим помощником долго ждали назначенного часа, затаившись напротив восточных ворот Дристра. Затекали руки и ноги, всё чаще приходилось менять положение тела.
– Как это синодики, что у самых ворот недвижно схоронились, могут так долго не двигаться, будто их нет вообще? – искренне подивился помощник, вглядываясь при лунном свете в пространство возле крепостных ворот, где не заметно было ничего живого, только камни, редкие кусты да широкий ров, наполненный водой, что иногда поблёскивала, отражая ночное светило и звёзды.
– Каждый своё ремесло знает, их дело – хорониться надёжно, а потом так же надёжно хоронить других, а наше – стратегически мыслить, а потом действовать по холодному расчёту, – тихо ответил Каридис.
– Что ж такое, уже давно должен был засветиться огонь у калитки, а его всё нет! – встревоженно зашептал помощник.