Святослав. Болгария - Страница 34

– Чего же хочет царь Пётр?

– Просит не разрушать столицу его Великую Преславу, грады Пловдив, Доростол и прочие, а взамен даёт слово не чинить препятствий ни в чём, предлагает жить мирно и торг вести с тобой, великий князь, – закончил свою учтивую речь посланник.

– А что, братья темники, – оглянулся Святослав к стоявшим подле него Зворыке и Свенельду, – может, по примеру царя Болгарского, обезглавим его послов, головы их на кол, а сами ринемся на полудень да силой возьмём столицу болгарскую с дворцами и храмами многими и прочие грады захватим великие и малые, да погуляем славно, со всем размахом?

От этих речей посол побледнел и съёжился, а руки и вовсе затряслись так, что перстни стали позвякивать один о другой.

– Отчего не погулять, – степенно молвил Зворыка.

– Погуляем, княже, – вторил ему Свенельд.

Наступило тяжкое, как перед грозой, молчание.

– Не трясись, посол, – обратился Святослав к болгарину, – русы – воины, а не палачи и так с послами не поступают. А царю Петру передай, что дань его и предложение мира я принимаю. Буду заботиться о безопасности Болгарии. Но если вздумает договор наш нарушить, то пусть на себя пеняет, щадить никого не станем!

Приняв дары, Святослав разделил их с уграми, поблагодарив за союзническую помощь. Кенде Чобо, весьма довольный тем, что обильная добыча досталась малой кровью и разделена по справедливости, повернул свою конницу назад, в Паннонию, где располагалась их Мадьярорсаг – «земля мадьяр».

Святослав же решил занять территорию Малой Скифии, или Русского острова, лежащего на протяжении трёх дней пути от Дуная до вторых валов Трояновых, что подходят к самому морю в районе града Томы, называемого Добруджей. Древним центром её была ставка хана Омуртага – Эски Сарай – Старый дворец.

Местные жители, желая отвратить гнев Русского Пардуса и уверить его в своей преданности, показали Святославу камень, вмурованный в фундамент крепостной стены с надписью о взятии дани с греков его отцом Игорем. Болгарский царь Пётр, по наущению Царьграда, повелел много лет назад тот камень в стену замуровать, чтоб позор византийский неведом был, да живущие в этих местах потомки русов и болгары местные вложили камень в торец стены так, что надпись осталась видна.

Стоя перед камнем, Святослав прочёл краткое послание отца:

...

«Дань взял князь Игорь на Грецех в лето 6451 при Димитрии Жупане».

Прикоснувшись к шершавой поверхности, князь что-то зашептал, не отрывая от камня очей.

Рука привычно скользнула за голенище левого сапога. Нож был на месте. Но только сейчас он вспомнил, что это другой нож, ведь тот, Велесдаров, он вместе с чашей после смерти Великого Могуна передал Добросвету. Хотя какая разница – тот нож Святослав помнил до мельчайших трещинок и щербинок на рукояти, как и старую медную чашу. Отойдя в сторону от вечеряющей дружины, он повелел двум охоронцам побыть поодаль. Сброшенную с плеч епанчу князь расстелил на пригорке и мысленно бережно возложил на неё чашу и нож. Сев спиной к ожидавшим его охоронцам, стал глядеть на самые дорогие для себя вещи, как бы сливаясь с ними и с тем, кому они принадлежали.

Что видел он в сии священные мгновения? Если бы Святослав даже хотел рассказать, он всё равно не смог бы в полной мере изложить человеческим языком все образы и чувства. Здесь видение длилось совсем недолго, но там, куда он сейчас ушёл, пелена времени открывала часы, дни, года, а порой и целые века. Он снова зрел старого волхва Велесдара и Криницу Прошлого, себя, младого отрока, заворожённо глядящего в чаровное зерцало воды, и первую смертельную схватку с волком. Овсену, летящую рядом на тонконогом полудиком скакуне, и ещё много чего, что ещё и не наступило, но там, куда он окунулся сейчас, пребывало всё одновременно и длилось то ли вечность, то ли один миг.

– Я исполнил, отче, что обещал. Мне не удалось многое, о чём мечталось. Не сумел поладить с родной матерью, не сберёг любимую и сына. Я многого не успел, но клятву, данную тебе, Велесдару и предкам нашим, исполнил. Вот они, валы Трояновы, и земля Русколани вновь простёрлась от полуденной Таврики до полуночой Северщины, от Кавказийских гор и священной Pa-реки, от устьев Дона, Непры, Нестры и Буга до многоводного синего Дуная! Теперь это наша земля, отец!

В этом неизмеримом мгновении-вечности он говорил с отцом, со старым волхвом и любимой Овсеной, с удалым бесстрашным Горицветом и многими друзьями, бывшими рядом когда-то. Он говорил и не мог наговориться. Но об этом никто и никогда не узнает, кроме тех, с кем он сейчас пребывал в сей недолгой отлучке в Навь.

Охоронцы, что почтительно наблюдали за князем и одновременно зорко следили за всем, что происходило вокруг в густеющем сумраке, увидели только, как Святослав сел на взгорбке, а затем, посидев немного, поднялся, накинул на плечи епанчу, привычным движением послал нож за голенище и пошёл обратно к поджидавшим его начальникам тем.

Святослав велел набрать мастеровых людей и заложить град Переяславец, возвести терема, склады для оружия и товаров, а также дома для воинов.

– Здесь некогда хан Омуртаг пресёк вольность славянских князей, подчинив дуайских ободритов, браничан, тимочан и прочих. Отсюда же начнётся возрождение Дунайской Руси!

Застучали топоры, завизжали пилы. Град поднимался быстро, как опара.

Начали русы обустраиваться в Подунавье, жильё для воинов и конюшни для лошадей строить, чинить старые укрепления да возводить новые – ведь ещё более, чем к битвам, во все века были охочи славяне-русы к сотворению нового жилища да к вольному труду на земле-матушке.