Святослав. Болгария - Страница 47

А Ольга с тоской глядела на сына. Стать и плечи так же могучи, но не исходит от них прежней радостной силы. Очи холодные, голос ровный, бесстрастный, будто не его вовсе. «Что с тобой, сынок? Что творится в твоей душе, расскажи мне, родной, как бывало в детстве!» – хотелось сказать Ольге. Но она промолчала, поскольку наперёд знала, что ничего не скажет ей гордый сын. Та трещина, что давно пролегла между ними, после смерти тайной жены Святослава превратилась в неодолимую пропасть. Сын вовсе перестал глядеть на женщин, казалось, его душу навсегда покинула любовь и нежность. Он больше не целовал руки матери, не обнимал, не говорил утешающих речей. Да и ей трудно было сказать ему обычное ласковое слово. Ноющая боль сжала сердце, Ольге стало в самом деле труднее дышать, и вместо слов любви из души выплеснулись слова обиды:

– Что ж ты, не видишь… кончина моя близка, а ты бежишь от меня, как… – Она запнулась, ком в горле перекрыл ход словам, а из очей на расшитую подушку скатилась горькая слеза. – Уж погоди, недолго осталось!.. – Беззвучные слёзы закапали чаще. – Похоронишь меня, тогда иди куда хочешь…

– Ладно, мамо, я останусь, – всё тем же чужим голосом промолвил Святослав. Осторожно, но решительно высвободил пальцы из рук матери, встал и вышел из светлицы.

Ольга от обиды на сына, на себя и весь свет безутешно разрыдалась. «Как же так, – вопрошала саму себя, – он же у меня один, отчего такой холод? Почему на всю мою заботу никакой благодарности, он ведь так любил меня в детстве, до пяти лет иначе как „мамочкой“ не называл, а теперь – совсем чужой…»

Прошло несколько дней. Святослав был как на иголках. И не только стремление помочь Зворыке было причиной нетерпения князя. Он привык действовать стремительно, наносить удар в нужном месте, а если упустить этот час, то там, где можно было справиться с ворогом одной тьмою, позже не добиться победы и десятью. Да и сроки похода узкие, конницей-то ещё ничего, а не успеют выйти лодьи от Купалина до Перунова дня, жди потом целый год. Видя, что состояние матери не вызывает опасений, он велел выступать в поход.

Отец Алексис ещё находился в своей уютной большой постели, прикрытой полушатром из синего шёлка, когда за дверью послышались голоса и, оттолкнув упрямого слугу, который не осмеливался потревожить сон преподобного, в светлицу почти вбежал взволнованный монах Димитрос, который заменил погибшего в лесу от волков Софрония. Вместо приветствия телохранитель выдохнул краткое:

– Он выступил!

Сон мигом покинул расслабленное тело священника. Словно подброшенный невидимой катапультой, он с неимоверной скоростью вскочил на ноги. Предупредительный слуга тут же набросил на плечи преподобного мягкий бархатный халат.

– Когда?

– Сегодня перед рассветом…

Алексис забегал по комнате, что делал только в моменты крайнего душевного волнения. Потом шикнул на слугу, и тот испуганным ужом проскользнул в приоткрытую тяжёлую дверь, плотно притворив её за собою.

– Если войско не остановить, то всё, чего достигло посольство епископа Евхаитского в Болгарии, может потерять смысл, – вслух рассуждал Алексис, продолжая нервно расхаживать по своей спальне. – А железная армада Русского Барса появится у самых границ империи… Да он в любой момент расправится с ней, как ястреб с курицей!..

«Тогда и со мной тоже расправятся», – подумал уже про себя Алексис, сев и тут же вскочив с шёлковых подушек, набитых мягчайшим лебяжьим пухом. Он остановился, с усилием провёл рукой по лицу, как будто хотел стереть с него незримую пелену опасности. Зрачки его стали неподвижными, а тело замерло, словно прислушивался к зреющей внутри мысли.

– Что ж, – наконец процедил он сквозь зубы. И, уставившись на Димитроса жгучим пылающим взором, разом выдохнул: – Остаётся только один способ вернуть Святослава в Киев…

Прошло два дня после выхода дружины. Ночью воины отдыхали. А наутро третьего дня прискакали на взмыленных конях гонцы с вестью, что мать Ольга находится при смерти. Князь вначале не поверил известию, думая, что мать снова больше представляется больною, как было при его отъезде. Но, расспросив молодого гонца Мстислава, которого хорошо знал, понял, что с матерью действительно худо.

– Княгиня пресветлая совсем без памяти лежит, не ест, не пьёт, в бреду горячечном тебя, княже, зовет часто, а то и вовсе непонятное речёт, такой её никогда не видывали! – частил взволнованный гонец.

Святослав вскочил на коня и, разделив войско, велел одной части с припасами идти в Болгарию, а остальным возвращаться. В сопровождении десятка охоронцев князь впереди всех вихрем помчался в Киев.

После того как Святослав ушёл в поход, Ольга полежала ещё некоторое время хмурая и неразговорчивая, а затем встала, чтоб спуститься в молитвенную комнату, зная, что отец Марк без неё не станет начинать утреннюю службу. Да и хотелось поделиться своим горем с отцом Алексисом. Но едва княгиня успела умыться и одеться с помощью теремных девиц, ворча на их нерасторопность, как преподобный явился сам. Он был учтив и внимателен. Сообщил, что нынче вместо отца Марка сам проведёт службу. Слова и тон речи священника, их обволакивающая мелодичность, как всегда, успокаивали Ольгу. Алексис сопроводил княгиню на молитву, где её уже дожидались греческие девы, Пётр Кандыба и несколько иных теремных начальников и родственников, с которыми Ольга обычно молилась.

Затем княгиня с духовником спустились в трапезную и подошли к столу, который отец Алексис привычно осенил крестным знамением и быстрой скороговоркой прочёл соответствующую молитву. Перекрестившись вслед за священником, княгиня мановением руки пригласила садиться, и он опустился на застеленную мягкими восточными коврами лаву, а Ольга в своё лёгкое резное кресло напротив.