– Святейший дал понять, что в общем-то все условия мы соблюли, только… – Евнух огляделся по сторонам и, наклонившись к Цимисхесу, что-то зашептал ему на ухо.
Ни один мускул не дрогнул на красивом лице голубоглазого армянина, обликом и вовсе похожего на северного росса. Что поделаешь, если армянским мужам издавна нравились славянские жёны. Однако славянская кровь, лишённая природного окружения и воспитания по законам Прави, нередко превращала своих носителей в циничных безжалостных убийц и отъявленных злодеев. На слова евнуха Иоанн только кивнул и тихо молвил:
– Хорошо, пусть будет так, я сам подберу воинов, а ты позаботься об императрице. Да, и пусть погребут тело Никифора, хватит ему валяться посреди двора.
На следующий день, 11 децембрия 969 года, Иоанн Цимисхес вместе с Феофано и друзьями-заговорщиками в сопровождении большой свиты прибыл к собору Святой Софии. Роскошь их одеяний соответствовала великолепию Божьего дома, ещё бы, коронация на ромейский престол – отнюдь не рядовое событие! И хотя ревнители традиций шушукались по всему граду, что такого ещё не бывало в истории империи, чтобы вот так открыто убить законного императора, а на следующий день явиться на коронацию… Ну, отравить тайно, придушить, в конце концов, или отправить в монастырь – это как-то привычнее и скромнее, а так цинично… Что же скажет патриарх Полиевкт, главный хранитель христианской морали и единственный, кто может принять решение о коронации?
А вот и сам патриарх, сосредоточенно-мрачный, мечет молнии из-под кустистых бровей. Он на миг встречается глазами с Иоанном. Что «спросил» этим коротким взглядом главный церковник и что «ответил» отчаянный дука, никому, кроме них двоих, не было ведомо.
– Как смеешь ты, убийца законного императора, входить в святой храм? – грозно спросил патриарх, преграждая вместе с епископами и служителями путь разодетой процессии. – На твоих руках ещё не высохла кровь!
– О святейший, – смиренно поклонился Иоанн патриарху, – я грешен, как и все, но я не убивал моего брата, рука моя к нему не прикоснулась, и в том я готов целовать святой крест и поклясться именем Бога нашего единого Иисуса! – Наступила тяжкая пауза, все замерли, не смея нарушить тишину даже единым вздохом. – Убивали моего брата императора Никифора Фоку они. – Рука Иоанна указала в сторону сподвижников, окаменевших от неожиданности. – Стража, взять негодяев! – властно повелел Цимисхес.
Неизвестно откуда взявшиеся воины личной гвардии дуки-императора стремительно окружили будто громом поражённых заговорщиков и, тут же обезоружив, скрутили и отвели в сторону от не менее растерянных членов праздничной процессии. Только на лице Феофано мелькнула одобрительная улыбка, она первой оценила жест Иоанна, возлагающий всю вину на заговорщиков.
Мёртвую тишину вновь нарушил голос Цимисхеса:
– Да, отче, я грешен, но был вовлечён в недостойное христианина деяние вот этой женщиной. – Он указал на свою спутницу. – Это она уговорила и соблазнила меня, я поддался её чарам, она распутница и мужеубийца. Взять её! – вдруг дал новую команду Цимисхес.
Проедр Василий сделал условленный жест рукой, и два дюжих евнуха схватили онемевшую от неожиданности Феофано. Она опомнилась быстрее остальных заговорщиков и стала громко кричать проклятия и грязные ругательства, вырываться и царапаться. Однако евнухи споро затолкали визжащую императрицу в крепкую повозку без окон, которая неприметно следовала за процессией.
Патриарх молча наблюдал. Потом глаза его сверкнули, и он обратился к Цимисхесу:
– Воистину ли, сын мой, на твоих руках нет крови императора Фоки, и чистосердечно ли ты раскаиваешься в сотворённых грехах?
– Воистину, отче! – перекрестился Иоанн и, подойдя, поцеловал протянутый ему патриарший крест.
– Цареубийцы должны покинуть пределы Империи Ромеев! – грозно потребовал патриарх.
– Будет исполнено, отче, – покорно склонил голову Иоанн.
– Императрица, совершившая мужеубийство, достойна тягчайшего покарания. Но да будет она судима судом Божьим, а не человеческим. Христианское милосердие предписывает искупление грехов непрестанной молитвой и покаянием. Пусть императрица Феофано будет сослана в дальний монастырь за пределами империи и там денно и нощно молится о спасении своей заблудшей души!
– Будет исполнено, отче, – опять повторил Цимисхес, – я сошлю Феофано в Армению…
После того как затихли приветственные и одобрительные крики, довольный таким скорым решением всех дел патриарх Полиевкт впустил процессию в храм.
Под сводами купола Святой Софии загудел торжественный канон венчания на царство нового императора Византии Иоанна Цимисхеса.
Викентий Агриппулус, кутаясь в плащ от холодного пронзительного ветра, пересёк площадь перед дворцом императора и быстрым шагом подошёл к венценосцу, который придирчиво разглядывал только что доставленные трофеи, захваченные у арабов. Особенно ему нравился клинок восточной работы с серым узорчатым лезвием, серебряной рукоятью, в чудесных ножнах, щедро украшенных серебром и жемчугом. Архистратигос поклонился императору и ждал, пока тот, выдержав паузу, кивнул – это был знак, что можно говорить.
– Срочное известие из страны мисян, великий император, умер престарелый царь Пётр Тихий, – доложил главный трапезит.
– Хм, – саркастически ухмыльнулся Цимисхис, примеряясь к роскошной рукояти меча, – сначала Бог прибрал архонтессу россов, затем позаботился о моём брате Никифоре, а теперь упокоил царя мисян, видно, ревностно молятся Господу за Империю наши епископы и монахи, не зря я вернул им казённое содержание. – Император сделал несколько быстрых, точных взмахов восточным клинком, любуясь, как сверкает его полированное лезвие. Потом такой же холодной решительностью сверкнули голубые глаза Иоанна. – Самое время отправить в Мисию сыновей Петра – Бориса и Романа, посадить кого-то из них на трон. Отбери хороших советников, которые помогут молодому императору и его брату навести должный порядок в их стране.